Крах Великой империи - Страница 48

• Предыдущая
• 48 / 69
• Следующая

Александр Федорович стихийно любил власть. Но еще больше он любил себя в этой власти.

Именно поэтому он решительно и последовательно удалял из правительства все крупные и яркие фигуры, заменяя их все более несамостоятельными и безликими. Он превращал кабинет министров в копию самого себя. И если сам Керенский был немощным во всем, то правительство и подавно. Исправить или хотя бы переломить ситуацию при таком главе правительства было невозможно в принципе. Потому что ему некогда было этим заниматься. Он обменивался телеграммами с коронованными особами европейских стран. Гордился перепиской с британским монархом и, получая от него весточку, переживал счастливейшие мгновения своей жизни.

Мне скажут, что ему по должности полагалось переписываться с главами стран-союзниц по Антанте. Но Сталин тоже состоял в переписке с Черчиллем и Рузвельтом. Но я ни у кого не читал в воспоминаниях, что Иосиф Виссарионович был безумно счастлив, разглядывая телеграмму от сэра Уинстона. Или плакал от восторга, составляя депешу Рузвельту. До такого даже Хрущев не договорился, а он много чего удивительного рассказал про лучшего друга физкультурников. Но в случае с Керенским подобных свидетельств слишком много. Разные люди о нем вспоминали, но примерно одно и то же. Такую память современникам оставил о себе Керенский.

То самое государственное совещание в Москве, на котором взошла звезда генерала Корнилова, созывалось по предложению Керенского. Он планировал превратить его в свой очередной триумф, красиво изложив принимаемые им меры для спасения страны. Не получилось. Этот политический фигляр умудрился перефразировать Бисмарка и заговорил о «железе и крови». От этого разволновался и зачем-то стал всем угрожать. Якобы он держит в руках всю полноту власти и сокрушит любого. Даже Милюков уже этого не стерпел. Он скорбно заметил, что Керенский, пытаясь произвести впечатление исполинской силы, вызывает лишь горькую жалость.

Мало кто знает, но после ликвидации мятежа генерала Корнилова в стране установилась единоличная власть министра-председателя. Современники ее так и называли: персональная диктатура Керенского. Выглядело это совсем не революционно и очень не демократично. Даже Керенский это понял. Поэтому был совершен отвлекающий маневр – образована так называемая Директория. Глава правительства приблизил к себе четырех совершенно невзрачных людей, которые никоим образом не могли ограничить его единоначалие. Вспомним их поименно: министр иностранных дел Терещенко, министр почт и телеграфа Никитин, военный министр Верховский и морской министр Вердеревский. Первый из них прославился своей гибкостью, отсутствием твердых убеждений, а главное – полным дилетантизмом в вопросах внешней политики. Второй – бесконечными призывами закручивать гайки. Но дальше слов дело обычно не шло. Третий в когорте новых лидеров России был не только не способен предложить программу выхода из кризиса, но даже не понимал текущую ситуацию. Наконец, четвертый договорился до того, что дисциплина в армии должна быть добровольной. Вот такой квинтет под управлением Керенского руководил страной. Я с удовольствием выслушаю тех, кто докажет, что это было мощное правительство.

Именно эта «великолепная пятерка» узурпировала важнейшую прерогативу Учредительного собрания, провозгласив Россию республикой. Никого, разумеется, при этом не спрашивая. Отсюда вопрос: большевиков постоянно проклинают за узурпацию Учредительного собрания. Согласимся, было такое. Но Ильич строил принципиально новую страну и никаких обязательств перед политическим наследием России не имел в принципе. Но почему-то когда Керенский действует точно так же, его никто не критикует. Напротив, либеральные публицисты исходят неописуемым восторгом: ах, как здорово поступил Александр Федорович, он все делал правильно! Товарищи дорогие, в парадигме «что позволено Юпитеру, то не позволено быку» жить, безусловно, можно. Только вот Юпитера определяет история. Она свой выбор сделала, и он был не в пользу Керенского.

Да что там история! Свой выбор сделали современники. Они были вынуждены ежедневно наблюдать невиданный доселе интеллектуальный позор российской власти. Керенский буквально упивался полной бесконтрольностью. Без консультаций хоть с кем-нибудь он практически единолично издавал указы и постановления по самым различным вопросам государственной и общественно-политической жизни. Глава правительства ограничивал или вовсе запрещал деятельность политических партий, закрывал газеты и журналы, вносил изменения в законы о вывозе денег и других ценностей за границу, разрешал и даже отменял съезды и совещания. Он легко и не особенно задумываясь раздавал государственные должности, назначал послов, принимая в расчет исключительно знакомства и личную преданность.

Российский обыватель, ложась спать, все чаще задавался неприятным вопросом: что дало свержение самодержавия, если новый строй возвел в абсолют все пороки управления России при Николае II? Если еще в начале лета 1917 года большинство признавало наличие серьезных проблем, но готово было потерпеть, то уже к началу осени ситуация изменилась. Измученные войной и крахом экономики люди убедились, что это правительство в принципе не может претворить в жизнь комплекс мер, необходимых для спасения страны.

Все чаще господа офицеры поднимали тост «чтобы Володька-разбойник снес голову Сашке-аферисту». Имелись в виду соответственно Ленин и Керенский, если кто-то сразу не понял.